Лев Вершинин - Два веса, две мерки [Due pesi due misure]

И они продолжали перебирать знакомых.

— Дону Луиджи?

Придет же в голову. Дон Луиджи — священник, они и знакомы-то, честно говоря, толком не были. Открытку от своих нерадивых прихожан, да еще из такого фешенебельного места, он мог принять за насмешку.

Они перебрали всех Луиджи, каких только знали, и убедились, что выделить из них особенно некого.

И тут Роберто, забраковав дона Стурцо — не из политических соображений, а потому, что им на него наплевать, — вспомнил о своем старом дяде Луиджи.

И вышло так, что через несколько дней, получив весточку от молчавшего много лет племянника, старик, составлявший в то время завещание, назначил его своим единственным наследником.

Перевод Е. Дмитриевой.

Всегда кажется, что до рождества еще много времени. Однако каждый раз его приход — как снег на голову.

Боже меня упаси хулить рождество. Да по мне, это самый прекрасный, самый радостный праздник в году: он вызывает в памяти далекие времена детства — уличных волынщиков, священные ясли, пасторальные песни. И все же рождество — это так утомительно!

Некоторые начинают готовиться к нему прямо с рождества: едва отпразднуют одно, уже думают о следующем. Лавочники вывешивают плакаты: «Рождество не за горами!» (имея в виду то, которое впереди), «Делайте заказы заблаговременно!» И старушки вносят каждую неделю по пятьдесят лир — в счет оплаты предстоящего пиршества. Так готовятся к рождеству простые горожане и сельские жители, заранее заботясь о том, чтобы в светлый праздник поставить на стол пару бутылок вина, жареную курицу, традиционный кулич и немного миндальной халвы.

Но чем ближе к богатым кварталам, тем внушительнее заказы: тут и книги, и картины, и дорогие манто, и даже — в самых фешенебельных районах — роскошные автомобили.

Ведь рождество — это еще и подарки. По мере приближения праздника в городе нарастает ажиотаж. Уже недели за три, а то и за месяц служащие начинают отпрашиваться у начальства, которое со своей стороны идет им навстречу ради такого случая, и чуть ли ни каждый день убегают с работы за рождественскими покупками. Ведь подготовка к рождеству — это приобретение подарков для обмена: я покупаю галстук тебе, ты покупаешь галстук мне. Казалось бы, гораздо проще купить галстук или еще что-нибудь себе самому. Потому, что, запасаясь друг для друга примерно одинаковыми подарками, люди теряются в догадках, не зная, во-первых, как избежать подарков-близнецов, выбирая ту или иную вещь, а во-вторых, как угадать цвет, форму и проч., и проч., не имея ни малейшего представления о чужом вкусе. Приходится, однако, учитывать и сентиментальную сторону, которой надо отдать должное раз в году.

Ажиотаж, охватывая главным образом женскую часть населения, постепенно нарастает и, достигнув высшей точки, принимает уже характер мании — выяснить, какой подарок, преподнесенный некой особе, вызовет у нее восторженное восклицание:

— Ну и женщина, черт побери! Как же она догадалась, что угодит мне своим подарком?

Как? Да очень просто. Существует определенная система, она-то и обеспечивает успех. Прежде всего расставляются самые настоящие ловушки с целью выведать у человека, о каком подарке он мечтает, но он не должен догадаться, что именно этот подарок вы ему и собираетесь сделать — иначе пропадет эффект неожиданности, обязательный в таком деле. Но даже если разведка проведена удачно, радоваться еще рано: вокруг плетут интриги, воруют идеи, подслушивают разговоры, обрывают телефоны: «Я опять в полной растерянности. Со стороны Иоланды это просто непорядочно: подслушала мой разговор и украла у меня идею — подарить трубку». Необходимо соблюдать строжайшую конспирацию, изучать, выведывать, ставить капканы, заманивать в сети, хитрить, направлять по ложному следу — и не только для того, чтобы узнать, что человеку хотелось бы получить в подарок, но и для того, чтобы точно такую же вещь ему не подарили другие.

Дамы, например, уже за несколько месяцев до рождества начинают приглашать в гости того или тех, кому они собираются сделать подарки (желательно по одному, чтобы не запутаться), и за ужином как бы между прочим роняют слово: например, «галстук», а сами с замирающим сердцем следят за выражением лица своего гостя. Если тот и бровью не ведет — делать нечего, надо переходить к другим названиям: например, «зонтик» или «шейный платок». Если же гость вздрогнет — значит, все в порядке: галстук — вот что он хочет! Одно дело сделано.

Теперь предстоит выяснить, какого цвета галстук он предпочитает. Но по-прежнему тщательно маскируя свои намерения, иначе пропадет эффект неожиданности, обязательный также и в отношении цвета. Осмотрительность требует не переусердствовать в первый вечер. Область исследований ограничивается темой «галстук», а для выяснения цвета человека приглашают снова или используют иные подходящие случаи. Во второй раз, не возвращаясь более к существительному «галстук», что могло бы показаться подозрительным, хозяйка дома с безразличным видом, хотя сердце готово выскочить у нее из груди, роняет за ужином: «зеленый в розовую полоску» или: «в горошек» — и следит исподтишка за выражением лица приглашенного. Если горошек оставляет его равнодушным, хозяйка переходит к ромбам и клеткам; если же в глазах гостя промелькнет еле заметный огонек, она, ничем не выдавая своей радости, торжествует: все ясно, он мечтает о галстуке в горошек!

Чтобы выведать, в какой горошек — желтый на зеленом фоне или красный на голубом, — потребуется еще дважды пригласить человека в гости: один раз ради горошка, а другой — ради фона.

Увеличьте эту работу в десять, двадцать, тридцать раз; прибавьте сюда необходимое разнообразие подарков; не забудьте, что те, кого вы собираетесь осчастливить, хотят в свою очередь осчастливить вас, и вы получите представление о хитроумной подоплеке ноябрьских и декабрьских разговоров.

Если, несмотря на все ухищрения, так и не удается выяснить, каким подарком вы угодите человеку и что он получит от других (самое страшное — это подарки-близнецы), нередко прибегают к помощи третьих лиц. Операции, которая окружена строжайшей тайной, неделями уделяют по нескольку часов в день, специально отпрашиваясь у начальства и с его разрешения покидая конторы и предприятия на некоторое время, а то и до конца рабочего дня.

В канун рождества, сразу после обеда, начинается нечто несусветное. Невозможно ни пройти, ни проехать из-за людских толп и автомобильных заторов. Все что-то покупают. Снуют нагруженные рассыльные; фургончики, фургоны и огромные контейнеры перевозят груды пакетов во все концы города. В витринах — подарки, подарки, подарки, начиная от книг, зажигалок, картин известных художников, гостиных гарнитуров, перевязанных ленточками, американских кухонь и кончая ослепительными лимузинами, заказанными каким-нибудь богатым фанфароном, который отдает распоряжения о доставке: «Отправить по этим адресам. Упаковать в целлофан. Вложить по визитной карточке».

Возвращаясь к разговору о том, как трудно, не вызывая подозрений, выведывать вкусы людей, должен сказать, что в этом году я пришел к гениальной мысли: обратиться к услугам частного сыскного агентства. Целых два месяца у всех моих друзей, пребывавших в полном неведении, прослушивались телефоны, в квартиры проникли шпики под видом домработниц или рассыльных и даже полицейские собаки; когда мои друзья выходили из дома, за ними всякий раз велась слежка. Мне это обошлось недешево, зато теперь у меня была уверенность, что я не ошибусь с подарками и все будут довольны, особенно я сам. Потому что, купив подарки, я не всегда отдаю их тем, кому они предназначались, иной раз я оставляю их себе. Судите сами — разве справедливо покупать столько чудесных вещей другим, а себе — ничего? Некоторые из купленных подарков жаль выпускать из рук и отдавать неизвестно кому — уж лучше оставить себе. На эту тему, а также на тему «подарки вообще» см. мою книгу «Трак-трак-пуф».

Перевод Е. Дмитриевой.

Неизменно следуя правилу повествовать о случаях, происходивших на самом деле, так что их достоверность может быть засвидетельствована многими очевидцами, я приглашаю вас сегодня, любезные читатели, в миланский городской сад.

Холодное январское утро, идет снег. На скамейке — двое безработных, они промерзли до костей, одеревенели от стужи и невзгод. Нет, они отнюдь не оборванцы. На них приличные пальто и костюмы — должно быть, остатки некогда обширного гардероба, и во всем их облике чувствуется определенное достоинство. Одним словом, они из тех безработных, которые стыдятся своей нищеты, о чем, судя по всему, догадывается пожилой прохожий — солидный, хорошо одетый господин, ибо он вдруг останавливается перед ними и вежливо, с величайшим тактом вызывает их на разговор.